Бывает
Знаю всё о предмете до тех пор,
пока меня о нём не спросят
Г.-В.-Ф.-Гегель
Бывает, что встреча меняет судьбу. Бывает что, на первый взгляд, знакомый предмет в один прекрасный момент предстанет такой стороной, о которой ты даже не подозревал. Бывает, что уважаемые люди напиваются до положения риз, а потом жалеют об этом, стыдятся, дают зарок больше не пить и надираются ещё хлеще. Всё бывает: и жук мычит, и бык летает. Но это только присказка. А сказки и не будет.
* * *
Электричка была битком, нас — классически трое. Мы ехали ко мне в деревню и, коротая путь, втихаря из горлышкаа пили водку — это я по рассеянности не захватил заботливо приготовленные Тошниным «в дорогу» пластиковые стаканчики. Иван Викторович Тошнин, доцент кафедры стилистики и культуры речи одного из многочисленных московских вузов, уже перестал сетовать на мою недалёкость. Он был опохмелён и доброжелателен.
Я, «зарубежник», был уже пьян и виновато ироничен. Есениновед Пельменьшиков — безответно влюблён, а потому по-детски мил и печален. Он читал свои стихи, заунывные и искренние. Никто не пытался ему сочувствовать, напротив, на пару с Тошниным мы изощрённо издевались над влюблённым поэтом. Пельменьшиков на нас не обижался: «Кто обижается на дураков?». Он смотрел в окно и игнорировал скабрезные шуточки. С нашей стороны это не было ни жестокостью, ни злорадством. Падкий на женский пол Пельменьшиков был способен по-настоящему, глубоко и жертвенно любить. Но так как всякое новое, даже наимимолётнейшее увлечение было серьёзным, его чувства для нас девальвировались и стали восприниматься блажью, периодически вызываемой несвоевременным гоном. Тем более, дорога была дальняя, а развлекать себя иначе, чем друг над другом потешаясь, мы не умели.
Но Пельменьшиков был печален и по другой причине. Мы ехали отрываться по полной в обитель, где нет ни администрации, ни бухгалтерии, ни студентов, одним словом, ничего такого, что могло бы помешать жизни вне привычных будней. Мы грезили любимыми развлечениями. Для этого я вёз неподъемный рюкзак, набитый бутылками с водкой. Тошнин - рыболовную сеть. И только Пельменьшиков, прихватив томик Есенина, ехал с нами сугубо за компанию. Его любимое увлечение было недоступно - в деревне, куда мы держали путь, с молодыми женщинами было, мягко говоря, не очень. Он предвидел, как весёлая болтовня на лоне природы обернётся для него непролазной скукой, а потому печаль его неумолимо трансформировалась в апатию.
Мы сошли на одной из дальних подмосковных станций со старинным названием Угаровка. Кто там и когда угорел, подарив название живописному селу, не знают даже высохшие сизоносые аборигены, для которых слово «трудодень» не несёг никакой экзотики, чьи лица обрамлены белой, как лунь, щетиной и от которых вкусно пахнет простоквашей и самогонкой.
Разбитая дорога вела то полем, то лесом. И чем более нас утомляла поклажа, тем уютнее становились опушки и пеньки, которые как нельзя лучше подходили для привалов. Пельменьшиков, для которого отсутствие в компании женщины было равносильно отсутствию компании как таковой, тосковал…
- Красотища-то какая!.. И без женщин… - повторял он, глядя окрест и прикладываясь к бутылке.
Было тепло и сыро. В кроссовках хлюпало. Хотелось газировки. Мы вошли в деревню и побрели вдоль изб, окружённых отцветающими яблонями.
Вдруг шедший впереди Пельменьшиков остановился и рукой сделал нам знак. Он уставился на крыльцо недавно отстроенного дома. Оказалось, он увидел Киру. Вернее, для меня она была просто Кирой - мы были знакомы с детства. Для Пельменьшикова же это было самое желанное в радиусе нескольких километров создание – залог смысла жизни. Это была встреча. Он и предположить не мог, что в этой захолустной глухомани можно встретить девушку, да к тому же ещё и симпатичную.
Опершись о косяк, Кира стояла на крыльце и ела парниковый огурец. В дачном наряде - шлёпанцах на босу ногу, тесных трикотажных бриджах и чёрной футболке, подчёркивающей нежную округлость грудей - она была ослепительно хороша.
С Пельменьшиковым чуть не случился припадок блаженства.
В наши планы входили кое-какие огородные, столярные и малярные дела, а вечером - рыбалка и шашлык. Пельменьшиков, притянув меня к себе, стал горячо нашёптывать на ухо, чтобы я пригласил «на шашлык» Киру. Я пригласил, и Кира сказала, что придёт. Узнав это, Пельменьшиков с таким упоением отрабатывал на огороде «барщи-
ну», что было любо-дорого смотреть.
А день меж тем давным-давно клонился к вечеру.
- Грузила. Главное - грузила, - долдонил Тошнин, обращаясь ко мне. - Я возьму сеть и грузила, а вы - как хотите.
Нагруженные, как пионеры, собравшиеся в дальний поход, мы отправились на Бобровый плёс - место, знаменитое излучиной реки и особенно удобное для браконьерской рыбалки.
Я выпил стакан водки и занялся костром. Пельменьшиков, выпив водки, исчез в поисках запаса дров. Тошнин готовился «к погружению». Он выпил стакан водки, подумал о чём-то неприятном, подошёл к реке, пощупал воду: холодная. Тогда он выпил ещё один стакан и нервными движениями расправил сеть.
— А где грузила? — Тошнин смотрел то на меня, то на сеть. — Ты не брал грузила?
— Ты же сказал, что сам возьмёшь.
— Я и взял, только здесь почему-то не грузила, а... — И он начал вынимать из сумки одно за другим: пакет сырой картошки, краюху хлеба, два огурца, помидорину, тульский пряник («для Кирочки») и аккуратно завёрнутые в газету, чтоб не разбились и не звенели, четыре бутылки водки.
Я посмотрел в свою сумку. Там были: в беленькой кастрюльке шашлык, пиво, бутылка красного вина и специально припасённая мною для такого случая поллитровка первоклассного самогону. Мы заглянули в сумку Пельменьшикова. Там были только водка, Есенин и чистое полотенце. Грузил нигде не было.
— Я клал их в белый полиэтиленовый пакет. Пакет здесь. Грузил нет. — Тошнин вопросительно посмотрел на меня.
— Этот пакет собирал я.
— Значит, грузила я клал в такой же пакет. Где он?
— Такой же пакет стоял у верстака. Я отнёс его на веранду. Я не знал, что там грузила.
— Вот там и были грузила, — обречённым тоном изрек Тошнин, и, помолчав, с чувством добавил: «Дебил».
В нашем маленьком коллективе родилась большая проблема. Из-за забытых грузил Тошнин рисковал не получить долгожданного кайфа. Глянув на меня презрительно, он ничего не сказал, выпил ещё один стакан водки, съел пол-огурца и примирительно заметил, что грузила – не самое главное в рыбалке. Я выпил, после чего был откомандирован искать камни, которые могли заменить злополучные грузила. Кмни были найдены, но привязываться к сетке никак не хотели. Они выскакивали из хитроумно сплетённых Тошниным петель. И чем чаще они выскальзывалеи, тем бессвязней становилась наша брань.
Тогда он решил ставить грузила «на месте». Выпив ещё полстакана водки и раздражённо обругав меня и вернувшегося Пельменьшикова за предложение закусить оставшейся частью огурца, он зашагал к воде.
Мы с Пельменьшиковым выпили. Я заложил в костёр картошку печься. Пельменьшиков, манерно направив сигарету в сторону, меланхолично наблюдал за копошащимся в прибрежной жиже Тошниным и брезгливо морщился. Тот довольно скоро успел соединить берега сетью, после чего стал время от времени нырять, чтобы на дне
подвернуть сеть под камень.
Вскоре пришла Кира, в приталенной телогрейке и изящных беленьких резиновых сапожках. Пельменьшиков не сводил с неё глаз, кротких и заискивающих, как у породистого кобеля. Булькнув каблуками охотничьих бахил, он, пародируя какой-то пошлый гусарский жест, предложил ей согнутую в локте руку и принялся расточать двусмысленные комплименты. Он щедро приправлял свою речь стихами классиков серебряного века, предупредительно жестикулировал и картинно поправлял спадающую на нос прядь волос. Он был великолепен. Он цвёл и звенел, напоминая соловья, истосковавшегося за зиму по пению, который, чувствуя самку, из кущей благоухающей сирени возвещал миру о наступлении эры томления и счастья. Послушав Пельменьшикова ровно столько, сколько это могут позволить приличия
Отзывов нет Добавить отзыв
Добавлено: 03.06.2008 12:45:00
Относится к теме: Юмористическая
Относится к жанру: Рассказ
|
|
 |
Темы
