О долге, власти и совести.

Здравствуйте, друзья!

Тему этого сочинения навеяли мне последние поступления в копилку Хромого Пегаса, а точнее – одно из них. Это баллада моего доброго друга Ивана Сомова Песенка трубадура поры альбигойских войн (Ну вы, разумеется, помните: XIII-й век, юг Франции, Прованс, Лангедок, расцвет культуры, трубадуры, просвещённый монарх граф Раймонд VI Тулузский… А сдругой стороны – отрицание святости Троицы, отрицание таинств и почитания св. Креста… Отлучение от церкви, война, смерть.)

История чужой страны семисотлетней давности: на Юге – анклав сепаратистов. Папа Иннокентий III объявляет альбигойцев еретиками (имел основания, заметим), следовательно, с идеологической точки зрения всё в порядке. Филипп Красивый начинает Крестовый поход. Тридцать лет войн – и мятежные земли включены в королевский домен. Объективно: централизация государства и его усиление. Субъективно: гибель самобытнейшей, интереснейшей культуры… Физическая гибель, не очень-то «субъективно»…

Мой друг Иван Сомов полностью на стороне бедных альбигойцев, а мне что-то мешает. Я хочу ему ответить и вот что получается:
Песенка гвардейца Симона де Монфора

Это исторический эпизод:

«В городе Безье на площадь перед церковью Святого Назария было согнано 20 тысяч мужчин, женщин и детей. Многие молили о пощаде, клялись,
что являются верными католиками. Рыцари обратились к аббату Арнольду с
вопросом:

- Что нам делать, отче? Не умеем мы различать добрых от злых?

«И вот аббат, - пишет хронист, - боясь, чтобы те еретики из страха смерти не
прикинулись правоверными..., сказал, как говорят: "Бейте их всех, господь
своих узнает!" И перебито было великое множество...»

Я чувствую себя царём Иродом, но что-то внутри меня зудит: государство не может иначе, это инструмент подавления отдельной личности в целях выживания целого. И в конечном итоге, в светлом будущем всем этим отдельным личностям будут молочные реки и кисельные берега…

Это была Фанция. А вот ближе:

(Осень 1937 г., Колыма)

«Я рассказал Федяхину об уроке, который давался декабристам в Нерчинске,– по «Запискам Марии Волконской» – три пуда руды на человека.

– А сколько, Василий Петрович, весит наша норма? – спросил Федяхин.

Я подсчитал – 800 пудов примерно.

– Вот, Василий Петрович, как нормы-то выросли…»

В. Т. Шаламов «Надгробное слово» <1960>

(Три пуда – 48 кг; 800 пудов – 12.800 кг. Нормы выросли примерно в 266 раз…)

И это всё тоже для блага этого Молоха – ГОСУДАРСТВА.

И как сотни тысяч живых скелетов Колымы уживаются в наших мозгах с Великой победой, подготовленной в том числе и золотом, которое эти фитили добывали?

А что? Во мне живёт конфликт между совестью «личной» и «общественной». Т. е., «между долгом и чувством», вполне в духе классицизма. Но мне-то от этого не легче…

Или вот в «Граде обреченном» Стругацких (Помните, в гипотетическом городе некими силами собраны представители разных народов и разных (но близких) эпох.) За столом – немцы, русские, японец, еврей, китаец, шведка:

«Но прежде, чем они выпили по последней, Изя Кацман, ставший вдруг странно серьезным, исполнил соло еще одну песню, которую Андрей не совсем понял, а дядя Юра, кажется, понял вполне. В этой песне был рефрен "Аве, Мария!" и совершенно жуткая, словно с другой планеты, строфа:

Упекли пророка в республику Коми,

А он и перекинься башкою в лебеду,

А следователь-хмурик получил в месткоме

Льготную путевку на месяц в Теберду...

Когда Изя кончил петь, некоторое время было молчание, а затем дядя Юра вдруг со страшным треском обрушил пудовый кулак на столешницу, длинно и необычайно витиевато выматерился, после чего схватил стакан и припал к нему без всяких тостов. А Кэнси, по какой-то, одному ему понятной ассоциации, чрезвычайно неприятным визгливым и яростным голосом спел другую, явно
маршевую, песню, в которой говорилось о том, что если все японские солдаты примутся разом мочиться у Великой Китайской Стены, то над пустыней Гоби встанет радуга, что сегодня императорская армия в Лондоне, завтра - в Москве, а утром в Чикаго будет пить чай; что сыны Ямато расселись по берегам Ганга и удочками ловят крокодилов... Потом он замолчал, попытался закурить, сломал несколько спичек и вдруг рассказал об одной девочке, с которой он дружил на Окинаве - ей было четырнадцать лет, и она жила в доме напротив. Однажды пьяные солдаты изнасиловали ее, а когда отец пришел жаловаться в полицию, явились жандармы, взяли его и девочку, и больше Кэнси их никогда не видел... Все молчали, когда в столовую заглянул Ван, окликнул Кэнси и поманил его к себе.

- Вот такие-то дела... - сказал вдруг дядя Юра уныло. - И ведь смотри: что на Западе, что у нас в России, что у желтых - везде ведь одно. Власть неправедная. Нет уж, братки, я там ничего не потерял. Я уж лучше тут...»

Не здесь ли разгадка? И не в конфликте между личным и государственным все наши беды, а в следователях-хмуриках, аббатах арнольдах и прочих бериях?

То есть опять в нас самих? Тьфу ты, ещё больше запутался…

На этой оптимистической ноте позвольте попрощаться, друзья. Если кто-то знает какие-то ответы, пишите мне или заходите к Хромой Лошади.



Отзывов нет   Добавить отзыв

При воспроизведении материалов этого сайта ссылка на http://www.lame.ru/ обязательна.
Изготовление сайта ООО "Вилмарк Групп"