Биндер
мемуарный рассказ неизвестного современника, или чего в жизни не бывает
В турбулентную пору возврата к капитализму я неожиданно для себя стал предпринимателем, самоуверенно полагаясь на свою пробивную силу, неиссякаемый оптимизм, знание языков и удачу. Эти козыри должны было скомпенсировать мою чужеродность деловому миру, от которого сильно несло торгово-номенклатурной кастовостью с ощутимым феневым акцентом, и где языки и образование играли далеко не первую роль. Ну да и бог с ним с этим деловым миром, я пойду своим путем. И я пошел...
Чем только я не занимался в начале своей деловой карьеры! Если американские миллиардеры с гордостью вспоминали свою первую профессию чистильщиков обуви или подсобников на кухне, то мой первый шаг был несомненно пикантнее: я завез тонну дамского белья из Германии, которую с трудом распродал за полгода, наполнив все лучшие магазины нищего Минска. Среди последовавших трансакций с автопокрышками с немецких свалок, с автоприцепами «Подорожник», дамскими колготками от итальянского жулика Анджело, телефаксами «Самсунг», китайскими кошельками и тайваньскими замшевыми туфлями для дам и с прочими нужными и ненужными вещами была и попытка продать в Швейцарии или в Германии картины минского художника-самородка Миколы Гаврика. Вот с этого и началось мое удивительное приятельство с консультантом и реставратором королевских музеев в Мюнхене и еще в нескольких славных немецких городах господином Биндером.
Судьба свела нас с неизбежностью лапласовского детерменизма - Биндер оказался соседом одного из моих тогдашних краткосрочных деловых партнеров. О нем рассказывать в общем-то неинтересно, так мы и оставим его за кадром.
Биндеру было уже под 70 лет, он получал пенсию и продолжал работать на дому, реставрируя графические листы. По образованию он был скрипач, выпускник Мюнхенской консерватории, но музыкантом он оставался недолго. Самоучкой освоив технические приемы реставрации живописи и графики, он в конце концов стал профессиональным реставратором. Семьи у него не было, но он уютно жил с фрау Леман - пожилой, старше его лет на десять, художницей, когда-то одной из известнейших в Германии. Между непринужденным рисованием, в чем она была воистину мастер, и умными беседами о магии светотени она виртуозно готовила обеды. Биндер жил с ней почти идиллической жизнью.
Сразу оговорюсь, что Биндер не бросался, а обрушивался в глаза как лавина в горах своей неординарностью. Мало того, что его неординарность угадывалась в испытующем иронически-приветливом взгляде, в котором мог померещиться если не действительный член Академии наук и Нобелевский лауреат, то уж по крайней мере избалованный славой профессор - он еще и сразил меня наповал своим внешним видом. Представьте себе карлика чуть больше полутора метров с гигантской головой само малое 65-го размера с осанкой, достойной Наполеона. Своими манерами он оказал бы честь любому европейскому владычествующему двору, а речь его казалась синхронным переводом Льва Толстого на «Хохдойч». Здесь я должен оговориться. Время от времени его заносило в круговерти придаточных предложений, и он внезапно начинал примитивно заикаться, что при его филигранно плавной речи казалось просто наваждением.
Мой приятель – сосед Биндера, изрядный шалопай и пьяница, родившийся в начале 46 года и несший на своем лице отчетливые антропоморфические признаки народов не то Горного Алтая не то Восточных Саян - представил меня как русское чудо, которое не только без акцента говорит по-немецки, но и онемечилось нутром - он
выразился покультурнее: менталитетом - до того, что может начать работать русским шпионом в каком-нибудь немецком министерстве, не вызывая подозрений. Причем министерство может быть любым – этот русский доктор-физик, похоже, ориентируется во всем, от колготок до живописи. Есть, правда, у него уязвимое место – не замечен в посещениях борделей. Ну какой же здравомыслящий немец не заглянет на красный огонек!? А о русских известно, что они либо морально устойчивы, как католические священики, либо Распутины. Делая такое представление, сосед обещал сводить-таки меня в одно место и стряхнуть, наконец-то, с моего облика последнюю соринку, после чего он сам порекомендует меня русской разведке. Отложив бордель на будущее, сосед поделился, что я вожу с собой шедевры самобытного русского живописца, которые Биндер может, как тертый дока, оценить и найти покупателя-миллионера.
Знакомство наше началось просто и естественно. У меня не было срочных дел, и я проговорил с Биндером и с его замечательной бабушкой-партнершей до позднего вечера. Эта первая беседа оказалась для нас обоих волнующей и интересной. Биндер, будучи старшим, в полном соответствии со своим образом наполеоновой тени взял на себя благосклонно-покровительственный тон. Я оказался благодарным слушателем, что, несомненно, ему доставляло наслаждение. Признаюсь, я и сам был польщен его очевидным интересом ко мне.
Картины Гаврика он сразу же оценил как проявление огромного таланта, родившегося, к сожалению, лет на 100 позднее своего времени. Мне пришлось услышать горькую истину, о которой я смутно догадывался, что искусство – это безжалостный рынок, где талант, хоть и желателен, вовсе не необходим и уж совершенно недостаточен. Нужно имя, а Гаврика никто не знает, поэтому продать его почти невозможно. Он показал работы фрау Леман - на мой взгляд, потрясающие живописные миниатюры, в которых чувстовалась рука подлинного мастера. Вот - талант и давно известное имя, но и эти прелестные творения не пользуются спросом. Устарелый стиль, слишком реалистичный, все это в прошлом. Пришли новые имена, их раскручивают большие агентские фирмы и делают на этом сумасшедшие деньги, несмотря на полную бредовость новых псевдомастеров. Причем денег тем больше, чем больше бреда. Фрау Леман пишет для себя и охотно дарит свои картины друзьям и знакомым. Так что на этом фоне не менее талантливый Гаврик едва ли разбогатеет от продажи своих пейзажей на Западе. Пусть берет пример с Кандинского или Малевича. Вот это смельчаки! Почувствовать пресыщенную публику на крючке и впарить им кусок черного квадратного полотна! Это же ваши земляки, они же русские! Вам есть у кого учиться...
Биндера интересовал Гаврик недолго. Он быстро переключился на меня, и в который уже раз на моем веку начался типичный допрос на тему, что же это за чудо такое, эти русские?! Биндер признался, что он, будучи закопан в музейных запасниках, мало общался с людьми, далекими от искусства, тем более с иностранцами. Так что наша беседа – это для него волнующее новшество, причем ему приходится констатировать, что собеседник ему попался на удивление интересный. Тут я приоткрою мой маленький секрет, как я вынудил Биндера к такому признанию. После недолгого общения мне стало ясно, что Биндера мало трогает мое умение свободно изъясняться на немецком – всегдашний повод для ахов и охов - или моя ученая степень – обычный для немцев повод для априорного пиетета перед ее носителем. Для Биндера существует лишь один критерий ценности собеседника - способен ли тот ценить Искусство? Какое именно искусство, неважно. Будь это музыка, поэзия, живопись, театр, литература или архитектура – все равно, лишь бы это было Искусство! Уловив этот императив, я к слову вставил пару раз ремарки типа: «Феерия красок на этом коллаже резонансом вызывает во мне звучание 4-ой симфонии Брукнера». А когда он спросил, какая музыка меня более всего волнует, я, паматуя о его скрипичной молодости, призадумавшись заметил: «В последнее время я открываю для себя со все нарастающим восторгом Рихарда Штрауса, но несомненным приоритетом для меня остается скрипичный концерт Сибелиуса». Это была правда, но не вся. Если бы я был искренен до конца, я бы признался, что вкус мой старомоден, что несмотря на выдающиеся новации позднейших композиторов, вызывающие во мне искренний восторг, я выше всего ценю, доходя до религиозного экстаза, очищающую эмоциональность Бетховена и непревзойденную лирику Чайковского. Я почувствовал, что Биндер рас
Посмотреть отзывы Добавить отзыв
Добавлено: 19.12.2002 13:28:00
Создано: 5.05.2002
Относится к теме: Историческая
Относится к жанру: Рассказ
|
|
 |
Темы
