Перейти на главную страницуПерейти на главную страницу
Перейти на главную страницуПерейти на главную страницу
Вывести новые произведения, начиная с последнего Добавьте свое произведение
ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Темы

 Абсурд
 Неопределенная
 Детская
 Городская
 Героическая
 Историческая
 Новаторская
 О поэзии
 Философская
 Фэнтезийная
 Научная
 Ностальгическая
 Грустная
 Фантастическая
 Религиозная
 Любовная лирика
 Аутическая
 Мистическая
 Рекламная
 Юмористическая
 Техническая
 Патриотическая
 Пародийная
 Готическая
 Публицистическая
 Пейзажная лирика
 Драматическая
 Застольная
 Трагическая
 Оназм
 Критика
 Природная
 Приключения
 Детективная
 Еёзм
 Ироническая
 Похмельная
 Здоровый образ жизни
 Эротическая

Жанры

 Пиеса
 Роман
 Басня
 Повесть
 Рассказ
 Пародии
 Повесть
 Стихотворение
 Сага
 Статья
 Твердые формы
 Приколы. От 2-х до 85-ти.
 Поэма
 Баллада
 Стихи в прозе
 Сказка
 Иноязычные произведения
 Стихотворный цикл
 Песня
 Новелла
 Чужие мысли.
 Неопределенный
 Эссе

Рейтинг произведений

 По кол-ву прочтений

Произведения по...

 дате добавления

АВТОРЫ

Рейтинг авторов

 По кол-ву произведений

Авторы по...

 алфавиту

ФОРУМ

Форум


ИНФОРМАЦИЯ

О сервере

 Хромой Пегас
 Создатели
 Меценатам

Друзья

 Ссылки на друзей
Новости проекта
"Хромой Пегас"



Любите ли вы фэнтези? Полюбите!


Заметки о фантастике



Биндер


мемуарный рассказ неизвестного современника, или чего в жизни не бывает

В турбулентную пору возврата к капитализму я неожиданно для себя стал предпринимателем, самоуверенно полагаясь на свою пробивную силу, неиссякаемый оптимизм, знание языков и удачу. Эти козыри должны было скомпенсировать мою чужеродность деловому миру, от которого сильно несло торгово-номенклатурной кастовостью с ощутимым феневым акцентом, и где языки и образование играли далеко не первую роль. Ну да и бог с ним с этим деловым миром, я пойду своим путем. И я пошел...
Чем только я не занимался в начале своей деловой карьеры! Если американские миллиардеры с гордостью вспоминали свою первую профессию чистильщиков обуви или подсобников на кухне, то мой первый шаг был несомненно пикантнее: я завез тонну дамского белья из Германии, которую с трудом распродал за полгода, наполнив все лучшие магазины нищего Минска. Среди последовавших трансакций с автопокрышками с немецких свалок, с автоприцепами «Подорожник», дамскими колготками от итальянского жулика Анджело, телефаксами «Самсунг», китайскими кошельками и тайваньскими замшевыми туфлями для дам и с прочими нужными и ненужными вещами была и попытка продать в Швейцарии или в Германии картины минского художника-самородка Миколы Гаврика. Вот с этого и началось мое удивительное приятельство с консультантом и реставратором королевских музеев в Мюнхене и еще в нескольких славных немецких городах господином Биндером.
Судьба свела нас с неизбежностью лапласовского детерменизма - Биндер оказался соседом одного из моих тогдашних краткосрочных деловых партнеров. О нем рассказывать в общем-то неинтересно, так мы и оставим его за кадром.
Биндеру было уже под 70 лет, он получал пенсию и продолжал работать на дому, реставрируя графические листы. По образованию он был скрипач, выпускник Мюнхенской консерватории, но музыкантом он оставался недолго. Самоучкой освоив технические приемы реставрации живописи и графики, он в конце концов стал профессиональным реставратором. Семьи у него не было, но он уютно жил с фрау Леман - пожилой, старше его лет на десять, художницей, когда-то одной из известнейших в Германии. Между непринужденным рисованием, в чем она была воистину мастер, и умными беседами о магии светотени она виртуозно готовила обеды. Биндер жил с ней почти идиллической жизнью.
Сразу оговорюсь, что Биндер не бросался, а обрушивался в глаза как лавина в горах своей неординарностью. Мало того, что его неординарность угадывалась в испытующем иронически-приветливом взгляде, в котором мог померещиться если не действительный член Академии наук и Нобелевский лауреат, то уж по крайней мере избалованный славой профессор - он еще и сразил меня наповал своим внешним видом. Представьте себе карлика чуть больше полутора метров с гигантской головой само малое 65-го размера с осанкой, достойной Наполеона. Своими манерами он оказал бы честь любому европейскому владычествующему двору, а речь его казалась синхронным переводом Льва Толстого на «Хохдойч». Здесь я должен оговориться. Время от времени его заносило в круговерти придаточных предложений, и он внезапно начинал примитивно заикаться, что при его филигранно плавной речи казалось просто наваждением.
Мой приятель – сосед Биндера, изрядный шалопай и пьяница, родившийся в начале 46 года и несший на своем лице отчетливые антропоморфические признаки народов не то Горного Алтая не то Восточных Саян - представил меня как русское чудо, которое не только без акцента говорит по-немецки, но и онемечилось нутром - он
выразился покультурнее: менталитетом - до того, что может начать работать русским шпионом в каком-нибудь немецком министерстве, не вызывая подозрений. Причем министерство может быть любым – этот русский доктор-физик, похоже, ориентируется во всем, от колготок до живописи. Есть, правда, у него уязвимое место – не замечен в посещениях борделей. Ну какой же здравомыслящий немец не заглянет на красный огонек!? А о русских известно, что они либо морально устойчивы, как католические священики, либо Распутины. Делая такое представление, сосед обещал сводить-таки меня в одно место и стряхнуть, наконец-то, с моего облика последнюю соринку, после чего он сам порекомендует меня русской разведке. Отложив бордель на будущее, сосед поделился, что я вожу с собой шедевры самобытного русского живописца, которые Биндер может, как тертый дока, оценить и найти покупателя-миллионера.
Знакомство наше началось просто и естественно. У меня не было срочных дел, и я проговорил с Биндером и с его замечательной бабушкой-партнершей до позднего вечера. Эта первая беседа оказалась для нас обоих волнующей и интересной. Биндер, будучи старшим, в полном соответствии со своим образом наполеоновой тени взял на себя благосклонно-покровительственный тон. Я оказался благодарным слушателем, что, несомненно, ему доставляло наслаждение. Признаюсь, я и сам был польщен его очевидным интересом ко мне.
Картины Гаврика он сразу же оценил как проявление огромного таланта, родившегося, к сожалению, лет на 100 позднее своего времени. Мне пришлось услышать горькую истину, о которой я смутно догадывался, что искусство – это безжалостный рынок, где талант, хоть и желателен, вовсе не необходим и уж совершенно недостаточен. Нужно имя, а Гаврика никто не знает, поэтому продать его почти невозможно. Он показал работы фрау Леман - на мой взгляд, потрясающие живописные миниатюры, в которых чувстовалась рука подлинного мастера. Вот - талант и давно известное имя, но и эти прелестные творения не пользуются спросом. Устарелый стиль, слишком реалистичный, все это в прошлом. Пришли новые имена, их раскручивают большие агентские фирмы и делают на этом сумасшедшие деньги, несмотря на полную бредовость новых псевдомастеров. Причем денег тем больше, чем больше бреда. Фрау Леман пишет для себя и охотно дарит свои картины друзьям и знакомым. Так что на этом фоне не менее талантливый Гаврик едва ли разбогатеет от продажи своих пейзажей на Западе. Пусть берет пример с Кандинского или Малевича. Вот это смельчаки! Почувствовать пресыщенную публику на крючке и впарить им кусок черного квадратного полотна! Это же ваши земляки, они же русские! Вам есть у кого учиться...
Биндера интересовал Гаврик недолго. Он быстро переключился на меня, и в который уже раз на моем веку начался типичный допрос на тему, что же это за чудо такое, эти русские?! Биндер признался, что он, будучи закопан в музейных запасниках, мало общался с людьми, далекими от искусства, тем более с иностранцами. Так что наша беседа – это для него волнующее новшество, причем ему приходится констатировать, что собеседник ему попался на удивление интересный. Тут я приоткрою мой маленький секрет, как я вынудил Биндера к такому признанию. После недолгого общения мне стало ясно, что Биндера мало трогает мое умение свободно изъясняться на немецком – всегдашний повод для ахов и охов - или моя ученая степень – обычный для немцев повод для априорного пиетета перед ее носителем. Для Биндера существует лишь один критерий ценности собеседника - способен ли тот ценить Искусство? Какое именно искусство, неважно. Будь это музыка, поэзия, живопись, театр, литература или архитектура – все равно, лишь бы это было Искусство! Уловив этот императив, я к слову вставил пару раз ремарки типа: «Феерия красок на этом коллаже резонансом вызывает во мне звучание 4-ой симфонии Брукнера». А когда он спросил, какая музыка меня более всего волнует, я, паматуя о его скрипичной молодости, призадумавшись заметил: «В последнее время я открываю для себя со все нарастающим восторгом Рихарда Штрауса, но несомненным приоритетом для меня остается скрипичный концерт Сибелиуса». Это была правда, но не вся. Если бы я был искренен до конца, я бы признался, что вкус мой старомоден, что несмотря на выдающиеся новации позднейших композиторов, вызывающие во мне искренний восторг, я выше всего ценю, доходя до религиозного экстаза, очищающую эмоциональность Бетховена и непревзойденную лирику Чайковского. Я почувствовал, что Биндер рас

Посмотреть отзывы   Добавить отзыв
Добавлено: 19.12.2002 13:28:00
Создано: 5.05.2002
Относится к теме: Историческая  
Относится к жанру: Рассказ  




®

При воспроизведении материалов этого сайта ссылка на http://www.lame.ru/ обязательна.
Изготовление сайта ООО "Вилмарк Групп"

 
все авторы